сам боярин, не давая под седло их больше никому, только разве пастухам для выпаса. Оружие хранилось в боярских покоях развешенное по стенам. Прямые с широкими долами варяжские мечи, поуже и подлинней — франкские, совсем узкие и длинные — фряжские. Из сабель: массивные, со слабым изгибом булгарские, потоньше и поизогнутей хазарские, саксинские и половецкие, которые друг от друга мог отличить только большой знаток. Ну и гордость боярина — два тонких, хищно изогнутых клинка выкованных сарацинскими мастерами, с извилистым булатным узором на лезвии. Шеломы, брони кольчатые, латные и пластинчатые, щиты деревянные, кожаные с набитыми металлическими пластинами, цельнокованые…. Много чего еще. Имелось оружие и попроще, для вооружения окрестных смердов при набеге из степи. Это добро хранилось с должным уходом в подклетях терема. Связки стрел и сулиц, щиты, шлемы самые разные, но все годные для боя. Брони простые из толстой сыромятной кожи, копытные латы, немного старых, пробитых-прорубленых кольчуг, починенных сельским кузнецом. Ну и копья, топоры, само собой, немного мечей и сабель попроще. Всем этим добром можно было вооружить до полутора сотен ратников.

Откуда такое богатство у боярина весь надел которого, всего-то десяток деревенек в три-четыре двора, да два сельца? Все просто — воинская добыча. Мелких стычек с половцами и бродниками за лето по степной границе проходил не один десяток. Не говоря о набегах и ответных карательных походах в степь. Поле боя, как правило, оставалось за рязанцами. С мертвых и пленных сдиралось все до последней железки. Имущество, захваченное в половецких стойбищах и селищах бродников, собиралось в кучу. Потом добыча тщательно считалась и делилась. Десятая часть по закону шла Ратьше — воеводе степной стражи. Отсюда и столько железа накопилось. И не только железа. Так сколько еще продал! Оружие, что в степи, что в соседних княжествах всегда пользовалось спросом и уходило по хорошей цене. Еще выкупы за знатных пленников. В общем, боярин не бедствовал.

По дороге, ведущей от крепости, спустились с холма, свернули налево, проехали березовую рощицу, обогнули небольшой холм, на котором расположилось маленькое сельское кладбище. Двенадцать деревянных восьмиконечных крестов стояло на холме. А чуть в стороне высился камень красного гранита в полтора человеческих роста. Камень нашли на отмели в Проне. Ратьша увидел его, такой необычный для здешних мест, в прозрачной воде и приказал выволочь на берег, обтесать и отвезти на кладбище. Обтесать и отвезти получилось с трудом. Особенно — обтесать. Хотя, и затащить на высокий берег получилось не просто. На само кладбище камень не позволил поставить батюшка Василий. Обычно мягкий и терпимый, здесь он уперся: невместно, мол, языческому символу стоять на православном кладбище.

Ратислав смирился. Символ и правда был, что ни на есть, языческий — в память матери, так и не принявшей христианство. Мать покоилась где-то на дне омутистой речки, на крутом берегу которой стояло, сожженное теперь, селение ивутичей. У этих сородичей Ратьши имелся обычай ставить памятные камни на пустых могилах родичей, чьи тела не удалось захоронить. Боярин своеручно высек на граните символ солнца. Получилось хорошо — вроде душа погибшей мамы поселилась здесь у каменного столба.

Женщиной Аршава — мать Ратислава, была не простой. Род свой она вела от славных вождей народа ивутичей. А народ сей в глубокой древности даже создал свое государство, которому покорились оба племени мордвы, буртасы и еще какие-то народы, имена которых, по прошествии стольких веков, канули в лету. Рухнуло государство ивутичей под ударами кочевников, хлынувших с востока в незапамятные времена. Звались враги, вроде бы, гуннами. Какое-то время выжившие прятались в лесных дебрях, смирив гордость и опустившись до уровня окрестных племен. Но память о былом величии передавалась в народных преданиях из поколения в поколение. К несчастью хорошая память оказалась и у лесных народов, в окружении которых теперь жили ивутичи. И память не добрая. Они помнили, что когда-то Ивутичи покорили их и долгое время держали под своим ярмом. Настала пора мести. Несколько столетий продолжалась лесная война. В конце концов, от когда-то могучего народа осталось несколько поселений, смирившихся с поражением, и старающихся жить с соседями в мире. И соседи, наконец-то, оставили их в покое. То ли прошло уже слишком много времени и былые обиды забылись, то ли польза, которую приносили ивутичи, превысила память о тех же обидах…. А польза имелась. В их народе много было колдунов и целителей, которые не отказывали в помощи никому.

Но и после замирения с соседями Ивутичи не воспряли. Народ надорвался под тяжестью, обрушившихся на него испытаний. Детей рождалось мало и еще меньше доживало их до брачного возраста. Потому старейшинами племени всячески приветствовался приток свежей крови в остывающую кровь древнего народа.

Проехали холм с кладбищем, свернули в лес. Разговаривать боярину не хотелось. Сердце сжималось в нехорошем предчувствии дурных вестей, из-за которых Юрий Ингоревич позвал своего воеводу. Пыли на дороге здесь в лесу не было. Потому Ратислав поотстал, пропуская спутников вперед. Могута понял настроение бывшего воспитанника и с болтовней не приставал. Мысли Ратьши снова унеслись в прошлое.

Аршава была прямой наследницей былых вождей. Уродилась она писаной красавицей, что случалось в последнее время среди вымирающего племени не часто. К тому же оказалась обладательницей на редкость сильного колдовского дара. Замуж она выходить не спешила, словно знала, что суженый сам к ней явится. А, может и впрямь знала. Дождалась. Отца Ратьши князя Изяслава.

В те времена рязанцы совершали очередной ответный набег на земли мордвы, и отряд Изяслава зашел в селение ивутичей. Поскольку те считались данниками мордвы, жителям могло очень не поздоровиться. Даже если сопротивления не было, селение, как правило, сжигалось, а местный люд с носимым скарбом угонялся в Рязанское княжество и там сажался на новые земли. Однако навстречу разгоряченным находникам вышли старейшины с хлебом-солью и Аршава между них. Молодой князь не мог не заметить редкостной красоты девушку. Селение пощадили, а на обратном пути Изяслав снова посетил селище и забрал Аршаву с собой. Ее и двух подруг-прислужниц, одной из которых была Мелания. Старейшины не возражали. Да и попробовали бы они возразить…

С год князь держал красавицу мерянку в тереме наложницей. Потом назвал женой после рождения его — Ратислава. Женой, правда, невенчанной. Потом случилось убийство в Исадах, и мать с сыном и подругами вернулась в родное племя. Потом — набег булгар, положивший конец земному существованию племени ивутичей.

Ратьша хорошо помнил ту страшную ночь. Тогда ему исполнилось уже тринадцать весен. Рос он крепким пареньком, воспитанием которого занимались со